От друга нашего уважаемого Форума известного белорусского публициста и писателя Инессы ПЛЕСКАЧЕВСКОЙ:
«ГЕНЕРАЛЬНАЯ РЕПЕТИЦИЯ БЕЗ ДЯГИЛЕВА
В Новой Третьяковке в Москве в январе 2023 года прошла масштабная выставка «Дягилев. Генеральная репетиция». Наш обозреватель сходила на выставку, чтобы убедиться: сто лет назад Дягилев открыл почти все известные нам сейчас методы привлечения интереса к спектаклю: генеральные прогоны в присутствии лидеров мнений, скандалы и коллаборации с известными художниками.
Когда я писала книгу «Феномен Валентина Елизарьева», любопытная дискуссия произошла у меня с ее героем. В книге есть параллельная его жизни история: репортаж из-за кулис о том, как готовилась новая редакция балета «Щелкунчик». Сначала эта идея Валентину Николаевичу не понравилась, и еще больше не понравилась, когда он увидел в макете книги фотографии с репетиций и из театральных коридоров: «Да кому интересно наше закулисье?». Ушло немало времени и сил на то, чтобы убедить его: на самом деле зрителям очень интересно закулисье, мы хотим знать (а еще лучше – видеть), как рождается спектакль. Нам нравится видеть, как возникает замысел, как он, вот еще только скелет, начинает обрастать мясом – сценографией, костюмами, и мышцами – в прямом смысле: натруженными ногами танцовщиков, тонкими до прозрачности руками танцовщиц. Мы хотим видеть и знать, как тяжело им дается то, что кажется таким легким нам, сидящим в зале, никогда не танцевавшим, никогда не встававшим на пуанты и не делавшим поддержек. Мы хотим это знать, потому что мы любим удивляться: то, что кажется таким воздушным, на самом деле тяжелый труд.
Гениальный импрессарио Сергей Дягилев знал это давным-давно: зрители любят изнанку. Любят рассматривать швы, проводить по ним рукой: достаточно ли эта изнаночная сторона гладкая, не слишком ли много на ней узелков? Дягилев одним из первых (или вообще первый?) превратил репетиции, особенно генеральные прогоны, в отдельное действо, разогревающее интерес публики к спектаклю. Он приглашал на такие репетиции журналистов (а как же!), знатных особ (даже монархов, и они приходили) и прочих влиятельных людей (сейчас мы называем их «лидерами мнений»: названия меняются, суть остается той же). Больше скажу: первый балет о том, как создается балет, тоже был поставлен в 1926 году для дягилевских «Русских сезонов» Брониславой Нижинской – хореографом, которая, кажется, навсегда осталась в тени своего великого брата – танцовщика Вацлава, который потрясал, шокировал и эпатировал публику. Хотя в антрепризе Дягилева работали два хореографа, во многом определившие, как будет развиваться балет в ХХ веке: Нижинская и Джордж Баланчин, здесь танцевавший.
Неудивительно, что выставка в Новой Третьяковке на Крымскому валу, посвященная 150-летию Сергея Дягилева так и называется: «Дягилев. Генеральная репетиция».
Дягилев многообразен в своих ликах: он был и художественным критиком, и организатором выставок, и автором статей и книг (именно поэтому он знал, как важна благосклонность журналистов), и создателем журнала «Мир искусства». Но вошел в историю в первую очередь как балетный антрепренер, познакомивший Европу с русским балетом. Он ввел в моду все русское. Да, были и такие времена, когда парижанки, увидев в балете Михаила Фокина «Половецкие пляски» (он и сейчас идет во многих театрах мира в этой хореографии как отдельная сцена из оперы Александра Бородина «Князь Игорь») сапоги, сшитые по эскизу Николая Рериха, требовали себе такие же. От этой красоты и тонкой работы и сегодня трудно отвести взгляд и хочется воскликнуть вслед за парижанками: «Хочу такие же!».
У выставки как будто две концепции: с одной стороны, показать обратную, закулисную, сторону «русских балетов» Дягилева, а с другой, «отрепетировать» будущий «зал Дягилева», который должен открыться в Новой Третьяковке. В Третьяковской галерее хранится самое большое в мире собрание экспонатов, связанных с «Русскими сезонами» и организовавшим их Сергеем Дягилевым.
На мой взгляд, концепцию выставки – показать мир закулисья с гримерками, примерочными, пошивочным цехом и репетиционным залом – удалось не совсем. Конечно, репетиционный зал угадывается сразу: вся стена в зеркалах, станок и некие конструкции, которые узнаются по размещенным здесь же фотографиям репетиций «Русских балетов».
С остальными «помещениями» не так просто: зал, где выставлена костюмы, это примерочная или пошивочный цех? И чем они отличаются от других помещений? То, что назвали гримеркой, на самом деле не слишком на нее похоже (я бывала во многих гримерках, и смею вас заверить). Хотя – визитные карточки с автографами, книжные стеллажи (ни разу не видела в артистических гримерках книжных полок, а уж тем более стеллажей, зато диван есть практически в каждой: днем артисты там часто спят перед спектаклем), афиши (а вот афиши в гримерках встречаются часто, это да), черные пуанты Тамары Карсавиной из балета «Карнавал» – должны, по замыслу устроителей, намекать на гримерку. Но почти не намекают.
Выставка – длинная анфилада залов, посвященных балетам «Русских сезонов». И если архитектурно создать впечатление комнат разного предназначения не слишком удалось, показать закулисный мир антрепризы Дягилева – вполне.
Выставка начинается с балета не самого первого, но, пожалуй, самого известного. Многие уверены: балет ХХ века начался с «Весны священной» Игоря Стравинского. Его поставил Вацлав Нижинский (которого Дягилев своей ревностью и придирками довел до шизофрении!). На премьере публика орала, свистела и топала ногами. Артисты не рискнули выйти на финальный поклон, а мать Нижинского упала в обморок. Зато Дягилев был доволен: скандал – двигатель продаж! Я же говорю: нет ничего нового под Луной, с тех пор ничего не изменилось в механизмах продвижения спектаклей, книг и предметов искусства. В зале, посвященном «Весне», есть костюм из спектакля, выполненный по эскизу Николая Рериха.
Правда, костюм относится ко второй версии спектакля, в хореографии Леонида Мясина, которая публику не шокировала (возможно, потому что все самое шокирующее, в том числе «Послеполуденный отдых Фавна» Нижинского она уже видела). Мне понравилось, что в этом зале одновременно на трех видеоэкранах показывают несколько версий спектакля. Кстати, со времен премьеры в Париже, его ставили более 25 раз по всему миру. В Минске «Весна священная» шла в хореографии Валентина Елизарьева, он сделал две редакции. Но сейчас этого спектакля в репертуаре нашего Большого театра нет: оказалось, что белорусская публика к нему не слишком готова. А жаль.
Одно из удивительных впечатлений выставки – эскизы сценографии и балетных костюмов работы Александра Головина, Льва Бакста, Натальи Гончаровой, Анри Матисса, Михаила Ларионова и Николая Рериха. Каждый из этих эскизов – самостоятельное произведение искусства, которое можно рассматривать вне его прикладного свойства. Многие кажутся слишком яркими (театральными?) и не слишком балетными. Многие из созданных по этим эскизам костюмов были сложными каркасными конструкциями – «не танцевальными», но весьма впечатляющими. Иногда важнее впечатлять (да, Дягилев это знал давным-давно).
Кстати, Дягилев многое сделал для того, чтобы балетные костюмы, сценография и занавесы обрели статус самостоятельных произведений искусства. Он настаивал на том, чтобы художники лично участвовали не только в подготовке эскизов, но и в исполнении костюмов и написании декораций. И привлекал известных художников: это было дополнительной рекламой. Когда в 1926 году компания переживала финансовый кризис, Дягилев продал занавес к балету «Треуголка», написанный и, что в данном случае не менее важно, подписанный Пабло Пикассо. И выручил средства на подготовку к новому сезону.
Однажды я была в нашем Большом театре на показе документального фильма «Дягилев и Стравинский. Поединок гениев», снятого для российского канала «Культура» минским Генеральным продюсерским центром (ГПЦ). Тогда, я помню, Валентину Елизарьеву сравнение Дягилева и Стравинского не понравилось: один, без сомнения, гений. Это, конечно, Стравинский. Но Дягилев? Человек, который лично не создал ни одного, а уж тем более гениального, произведения искусства? Да, Дягилев не писал музыку, не был хореографом, танцовщиком или художником. Но объединять столь разных, а иногда и гениальных, людей для одной цели – создания балетов, о которых будут говорить и через сто лет – разве это не талант?
Выставка «Дягилев. Генеральная репетиция» осуществила давнюю мечту Сергея Павловича: устроила гастроли «Русских сезонов» в России. Работа выставки продлена до 19 февраля. Еще успеете».
От друга нашего уважаемого Форума известного белорусского публициста и писателя Инессы ПЛЕСКАЧЕВСКОЙ:«
РОМЕО, ДЖУЛЬЕТТА И ПЕЧАЛЬ СО СМЕХОМ
Мы должны были насторожиться в момент покупки билетов, когда увидели, что режиссер балета «Ромео и Джульетта» в Музыкальном театре им. Станиславского – Константин Богомолов. Но в театрах есть опыт, когда режиссер ставит спектакль, а хореографию в соответствии с задумкой режиссера сочиняет кто-то другой – тот, кто это (сочинять хореографию) делать умеет. Мне всегда казалось, что лучше, когда режиссер и хореограф – один человек, но…
Поэтому мы не насторожились, а подумали: о, любопытно будет посмотреть. Потом я почти насторожилась, узнав, что хореографу Максиму Севагину 25 лет – не маловато ли для полотна столь масштабного, как «Ромео и Джульетта»? Но, подумала я, настоящий талант заявляет о себе рано, вспомнив, что, например, Валентин Елизарьев стал главным балетмейстером Большого театра Беларуси в 26 лет. И сразу же поставил блестящую, ни на кого не похожую «Кармен-сюиту». Но оказалось, что 50 лет назад взрослели раньше. И таланты тоже. Это если талант есть. В случае с Елизарьевым у меня сомнений нет. В случае с Севагиным теперь тоже: нет.
Когда мы покупали программу, я спросила капельдинера: «А где либретто прочитать?» (опыт с «Лебединым озером» Джона Ноймайера подсказывает: либретто нужно читать даже в случае всем известных названий). «А оно бегущей строкой по стене будет», – сказала она и посмотрела на нас так… немного сочувственно. Или мне показалось? «Неожиданно», – сказала я. «Там много будет неожиданного», – заверила она. И посмотрела с сочувствием. Нет, мне не показалось.
Зал в театре Станиславского – битком. Свободных мест нет. Богомолов моден и скандален. Скандален и моден. Его «Ромео и Джульетта» выдвинут на премию «Золотая маска», и это само по себе повод прийти, затаить дыхание и ждать откровения.
Капельдинер не обманула: либретто бежит строками по заднику сцены. Во время увертюры это длинное письмо от умирающей матери Ромео, которая призывает его не мстить за смерть сестры, но жить – потому что он молод и должен жить. Ромео только что вышел из тюрьмы и вернулся в Золотой город.
Это хорошо, что нам написали, что город Золотой. Потому что больше похож на фанерный. И, конечно, там ни голубого неба, ни прозрачных ворот, ни огнегривого льва, а если у кого и светел взор незабываемый, так только у Герцога, да еще у синьора Капулетти и его дочери Джульетты. Потому что Герцог (Никита Кириллов) по определению вне подозрений, синьор Капулетти (народный артист России Георги Смилевски) так озабочен своей физической формой, что ничем не злоупотребляет, кроме фитнеса, а Джульетта (Жанна Губанова) просто еще слишком юна для злоупотреблений. Хотя… Тут же и строка бежит, намекает: синьор Капулетти любит свою дочь не только отцовской любовью, а потому ревнует к Парису (Джона Кук). Но замуж отдает: Парис – аристократ, а Капулетти всего лишь олигарх. Дальше – больше: леди Капулетти (заслуженная артистка России Наталья Сомова) любит генерала Тибальда (Иван Михалёв), который разгоняет демонстрации, протестующие против музыки Прокофьева. Синьор Капулетти, кстати, любит наблюдать, как его жена и Тибальд любят друг друга. Меркуцио (Георги Смилевски-мл.) – наркодилер, толкающий свое колдовское зелье на Черном балу, Бенволио (Евгений Дубровский) – сначала предводитель протестующих, а потом стукач у генерала Тибальда. А где же Ромео (Иннокентий Юлдашев) и Джульетта? Здесь же. Встречаются, влюбляются, женятся, расстаются, Джульетта глотает слизь жабы забвения, которой ее снабжает патер Лоренцо (я почему-то ждала строку, которая возвестит о том, что он или отец Ромео, или хотя бы его тайный любовник, но закон о запрете пропаганды ЛГБТ сделал такой поворот сюжета в современной России невозможным, хотя тот вполне вписался бы в контекст), и как бы умирает. Прибегает Ромео, видит свою возлюбленную мертвой и понимает, что сейчас как набегут, как обвинят его в ее смерти! А у него ведь уже судимость! В общем, сбежал Ромео. Джульетта очнулась одна-одинешенька, взгрустнула (а ведь еще совсем недавно она «всем телом тянулась к Ромео), ну, и вышла замуж за Париса.
Как по мне, любое новое прочтение старой пьесы имеет право на жизнь. Время, знаете ли, сильные коррективы вносит в прежние сюжеты. Условие для новых прочтений только одно: талант создателя. Лично я «Ромео и Джульетту» в некотором смысле коллекционирую: видела много разных постановок. И в Минске, и в Пекине (это был римский балет), и в Мюнхене (постановка Джона Кранко), и в Праге. В театре Станиславского хореографа Севагина почти хватило на первый акт. На «танце рыцарей» в зале раздались первые крики «Браво!».
Это было нормально – и крики (многие, думаю, пришли, настроенные на «браво!»), и танец. Богомолов и Севагин поиграли здесь с гендером. Но на самом деле опоздали лет на …цать. Если сегодня вы одеваете мужчин в длинные юбки-пачки, а женщин в строгие фраки, это уже не вызов. Не новизна. И уж точно не откровение. Это всего лишь игра (причем вполне безопасная) с гендером. Ничего особенного. Кого они хотели удивить?
Я все ждала, как Севагин решит смерть Тибальда, как покажет мощную музыку и трагедию, которая, собственно, решает судьбу главных героев (во втором акте ведь еще не знаешь, что Ромео сбежит, а Джульетта выйдет замуж). Какое разочарование! Тибальд, корячась и коряжась, умирает от того, что у него оторвался тромб (так повествует все та же строка на заднике). Умирает долго – как будто не один, а с десяток тромбов бегут наперегонки: от какого скорее остановится сердце? Леди Капулетти стоит и смотрит. Вообще стоящие (не танцующие) персонажи в этом спектакле – обычное дело. Такое чувство, что хореографу Севагину просто не хватило сил и фантазии. Но, скорее всего, просто таланта ему не хватило. Чего стоит сцена в третьем акте, когда Джульетта лежит на сцене, а строка говорит: «А теперь закройте глаза и представьте, как Джульетта бежит через весь город в храм». Мы смеялись. Начали во втором акте на оторвавшемся тромбе Тибальда и не могли остановиться до финала. Давно я так не хохотала на балете. Кстати, в антрактах многие уходили.
Да-да, я в курсе, что это постмодернизм, и что сегодня театр, конечно, уже не тот, что раньше, и что все должно идти в ногу со временем. На самом деле хорош тот театр, который опережает свое время. И дело в том, что все это – и мужчины в юбках, и даже имитация минета, и все-все-все – уже было. Самая современная нынче постановка – это когда режиссер строго следует за мыслью автора, и показывает XVI век в костюмах XVI века и обходится без намеков на инцест и минет. Эти намеки – эпатаж и стёб. И эпатаж, и стёб, на мой взгляд, имеют право на существование в спектаклях. Как акцент – почему бы и нет? Но эпатаж и стёб – это не искусство.
А музыка Сергея Прокофьева прекрасна. Не зря музыкальный руководитель постановки и дирижер Тимур Зангиев отдельно выдвинут на «Золотую маску» в личном качестве. Оркестр звучал прекрасно».
От друга нашего уважаемого Форума известного белорусского публициста и писателя Инессы ПЛЕСКАЧЕВСКОЙ:«
ТАНЦЫ ВОКРУГ КАФКИ
Можно ли поставить балет по роману Франца Кафки? Как показывает опыт Литовского национального театра оперы и балета – да, можно. Наш обозреватель Инесса Плескачевская посмотрела в Вильнюсе балет «Процесс» и убедилась, что Кафка не так абсурден, как мы о нем думали.
Помните: «Мы рождены, чтобы Кафку сделать былью?». Если вас утешит: не только мы. Недавно я была в Вильнюсе и, конечно, отправилась в Литовский национальный театр оперы и балета – иначе что я за балетоман? Знаете, какой я смотрела балет? «Процесс». Да-да, именно: по книге Франца Кафки. Того самого, абсурд которого уже давно никому не кажется абсурдом.
Вообще-то должны были показывать «Весну священную». Но распоряжением Министерства культуры Литвы балеты «Весна священная» и «Ромео и Джульетта» из репертуара исключены, потому что написаны русскими композиторами (Игорь Стравинский и Сергей Прокофьев). Мне кажется, что заменить «Весну священную» на балет по книге Кафки – прекрасный ход. Уважаемый в Литве писатель и директор музея Виленского Гаона Маркас Зингерис не смог промолчать: «Люди моего поколения молодость провели в СССР, задраенном в носок нетерпимой цензуры. Я узнаю организованную травлю, когда вижу ее и здесь, и в США, и в политических кампаниях других стран. Я узнаю и эту склонность наших политиков и ангажированных деятелей искусства, администраторов, оставаться там, где дует ветер времени, там, где найдешь одобрение большинства в обществе и одобрение мягкотелого чиновника (от которого, кстати, и зависишь). Что тут поделаешь, из СССР я вынес аллергию на всякие горлиты и главлиты – идеологию и запреты в культуре и искусстве».
В этой ситуации Кафка кажется мне (и, как видим, не только мне) естественным выбором.
Премьера спектакля «Процесс» прошла в декабре 2017 года: Кафка – увы, увы! – актуален всегда и в любой, как оказалось, стране. Хореографом выступил художественный руководитель балетной труппы, в прошлом премьер театра, Мартинас Римейкис. Он признался, что прочитал «Процесс» три раза, прежде чем решился на постановку. Роман Кафки – многослойный и многонаселенный, не каждый рискнет его станцевать. Римейкис решился. Музыку написал композитор Миндаугас Урбайтис, у которого в начале его музыкальной карьеры была репутация радикального минималиста. «Урбайтис? Это же сплошная психоделика!», – воскликнула знакомая литовка. Нет, Урбайтис давно расширил свою музыкальную палитру, и от минимализма ушел так далеко, как это вообще возможно. Хотя психоделика – да, чувствуется. Но только в дуэтах и монологах, в массовых сценах и музыка, и настроение совсем иные.
Герой «Процесса» Йозеф К. всегда одинок, всегда как будто потерян. В день, когда ему исполнилось 30 лет, его арестовали, но не сказали почему. Он живет дальше – пытаясь выяснить, за что осужден и как может оправдаться. Йозеф К. все глубже увязает в своем процессе, о котором не знает практически ничего. Он только чувствует – чувствует! – что время его истекает, что приговор – за что, почему? – вынесен и не может быть обжалован. А потом двое неизвестных закалывают его в каменоломне.
Только что вы прочитали очень-очень краткое изложение романа Франца Кафки «Процесс». А теперь подумайте: как это станцевать? Когда хореограф замахивается на произведение столь масштабное, он должен выбрать, о чем рассказывать. Потому что можно рассказать о противостоянии маленького человека и бездушной бюрократической машины – это история на все времена, понятная всем и каждому, мы просыпаемся в этой истории каждое утро. Или можно рассказать о встречах Йозефа К. с женщинами, которые обещали найти лазейки в сложных судебных делах, но его влекло к ним обещание (или, скорее, желание) совсем иного рода. В этом случае можно поставить красивые и чувственные адажио. Но автор либретто Лауринас Каткус и хореограф Мартинас Римейкис решили поразмышлять о свободе индивида, противостоящего системе и ставшего поэтому мишенью для обвиняющей толпы. Ну, сами знаете: был бы человек, а обвинение найдется. И статья, конечно, тоже, как мы помним из «Процесса».
Станцевать «Процесс» последовательно невозможно, поэтому Римейкис сделал свой балет лабиринтом, в котором блуждает, не находя выхода, Йозеф К. (сложно найти выход там, где его в принципе нет). И это ход – лабиринт, разные люди, и каждый – судья, хотя только один из них в судейском парике – оказался вполне танцевальным.
Сценография (Мариус Яцовскис, костюмы – Юргита Янкуте) скупа на цвет – только белый, оттенки серого и черный, но именно такой, на мой взгляд, она и должна быть. Отличная, на мой взгляд, сценография – давящая на Йозефа К. и зрителей сдвигающимися-раздвигающимися стенами, опускающимися-поднимающимися балками, передвигающимися блоками, напоминающими то надгробия, то скамьи.
Вы, наверное, ждете, когда я расскажу про хореографию? Хм… После спектакля у нас с мужем разгорелась дискуссия о том, для чего мы ходим на балет: чтобы философствовать во время и после спектакля или все-таки ради хореографии? В идеале, конечно, хотелось бы, чтобы это – и философия, и танец – шло в одном пакете, но это не так часто встречается (именно поэтому хореограф – профессия штучная, и имена великих у всех на слуху). И вот тут наши мнения с мужем разошлись. Я говорила, что для меня главное – чтобы было о чем размышлять после спектакля, чтобы хореограф (ведь главную мысль, идею спектакля рождает именно он) заставил меня думать. Чтобы я, придя домой после спектакля, ощущала его послевкусие, разгадывала смыслы. Но достигается это все же хореографией.
Муж говорит, что в балете главное – именно она, хореография, а не философский посыл. Что можно просто наслаждаться красотой танца, и совсем не обязательно разгадывать смыслы. Поэтому впечатления у нас о спектакле Миндаугаса Урбайтиса и Мартинаса Римейкиса разные, хотя и не противоположные. Мне было над чем подумать – противостояние маленького одинокого человека и толпы, маленького беспомощного человека и бюрократической машины я увидела, и куда надо (в сегодняшний наш день) перенесла. Но хореография, хореография… Да, она была не слишком разнообразной, выглядела ломкой (это кажется интересным приемом, когда видишь первый, второй раз, а потом утомляет частотой), авторские приемы постоянно повторялись, не каждому персонажу досталась индивидуальная лексика. Технический уровень танцовщиков слаб. Думаю, с настоящей классикой – чтобы три акта на пуантах – они не справятся (и, судя по афише, они это знают и даже не замахиваются).
И все же, все же… Это интересный спектакль, пользующийся неизменным успехом у публики. Более того, это, можно сказать, прорыв для литовского национального балета. Композитор Миндаугас Урбайтис и хореограф Мартинас Римейкис награждены литовской театральной премией «Золотой крест». Спектакль побывал на гастролях в Польше и Чехии (великий австрийский писатель родился в Праге) и впервые в истории балетной Литвы его показали на телеканале «Mezzo». С моей (субъективной, конечно) точки зрения, все это – в первую очередь за идею (все понимают, что танцевать Кафку куда сложнее, чем делать его былью) и сценическое ее воплощение. Но не хореографическое.
Это не отменяет моего совета: если в Вильнюсе вы и балет «Процесс» совпадете по времени – идите. Правда, совпасть будет нелегко: с балетом в Литовском национальном театре оперы и балета – беда. В марте, например, балетных вечеров будет всего пять. И в каждый покажут один спектакль – «Арлекинаду». Этому балету повезло: музыку написал Риккардо Дриго. И поскольку у композитора «правильная» фамилия, никто особо не обращает внимания на то, что балет был написан для и впервые поставлен в русском театре, а его хореограф – Мариус Петипа. «Самый русский» хореограф, хоть и француз. О времена, о Кафка!
А люстры в оперном театре Вильнюса бесспорно прекрасны!».
